Стужа - Страница 127

127

— Чтоб сидеть на нем, — отвечал Пасть.

Преддверие ада

Между тем пребывание в Ноттингеме затягивалось. Ярл не хотел уходить на север, в Йорвик, пока не будет вполне уверен, что не понадобится Кнуту под Лондоном. А вести оттуда, мягко говоря, и внушали бодрость, и приводили в замешательство, притом что было их великое множество. В частности, после зимней позиционной войны Кнутовы люди начали копать от Темзы канал, чтобы войти в город прямо на кораблях, — копье, нацеленное в сердце города. Одновременно из Лондона непрерывным потоком шли беженцы, печальные, растерянные, они рассказывали, что в городе царит сущий ад, витан давным-давно бы сдался, если бы не Железнобокий, а этот человек не то последний дар Господень Англии, не то мученик, не то хрупкая иллюзия, что на краю бездны поражает их неверием.

Решив остаться в Ноттингеме, Эйрик послал гонцов за архиепископом Йорвикским Вульфстаном, который не замедлил прибыть с пятью советниками и двумя монахами, в том числе Обаном, в свое время лечившим Хаварда. Прежде всего ярл не хотел рисковать: вдруг в его отсутствие архиепископ надумает вернуться к прежним английским помыслам? Вдобавок он намеревался обсудить с Вульфстаном паломничество. Когда-то в далеком детстве Эйрик был крещен, но считал то крещение ненастоящим, поверхностным, а потому нужно, чтобы таинство сие было совершено над ним повторно, в Румаборге, самим Папою.

Вульфстан сказал, что английскую церковь необязательно рассматривать как первейшее дело святейшего престола и причиной тому давний конфликт: английские архиепископы сами назначали себе преемников и не ездили в Румаборг, чтобы принять паллий.

Впрочем, это разъяснение лишь укрепило ярла в намерении совершить паломничество, ведь он сможет смягчить напряженные отношения. Кстати, он хотел обсудить с Вульфстаном еще одно дело: прежде чем стал архиепископом в Йорвике, Вульфстан был епископом в Лондоне, прекрасно знал город, лично знал короля Адальрада, его двор и образ мыслей и, наверно, мог бы кое-что рассказать?

Вульфстан нахмурил брови и напомнил ярлу об обещании уважать узы верности, связующие его с Адальрадом.

— Народ жаждет мира, — резко бросил ярл. — Твой народ.

Вульфстан надолго задумался, сохраняя на лице упрямое выражение. Эйрик произнес:

— «В давние времена записано и предречено, что после тысячи лет сатана освободится. Тысяча лет и даже больше минуло с тех пор, как Белый Христос ходил средь человеков, и близится время Антихриста…»

Архиепископ побелел лицом до самых седин, ибо то были собственные его слова, записанные в одной из первых его проповедей и, по просьбе ярла, переведенные Гестом.

Эйрик спокойно ждал, пока Вульфстан возьмет себя в руки.

— Ты написал это много лет назад, — продолжал он. — И кого же ты подразумевал под Антихристом — ваших собственных вероломных хёвдингов, которые только и делали, что грабили родную страну, занятые предательством, кровной местью и ненавистью, по твоим же словам? Или нас, которые приходили из-за моря чинить здесь разбой? Но теперь мы можем обеспечить здесь мир, коего ты жаждешь столько лет.

Снова надолго повисло молчание, наконец архиепископ проговорил:

— Что ты хочешь знать?

— Ничего! — вдруг беззаботно воскликнул Эйрик. — Я просто хочу, чтобы ты понял: нам можно доверять. — И уже иным, назидательным тоном произнес: — Прежде чем сомневаться в других, надобно уразуметь, можно ли положиться на себя самого.

Вульфстан пристыженно опустил голову.

— Боишься? — спросил ярл.

— Да, — едва слышно отвечал архиепископ.

— Боязливые вероломны, — бросил Эйрик и повернулся к нему спиной.

Старик опять опустил голову, правда, на сей раз в этом движении сквозила ярость, хотя для протеста ее недостало. И в Гесте шевельнулось презрение, хотя испытывать оное к столь важной духовной особе было непозволительно, — то самое презрение, какое он испытывал к Кнуту священнику, прежде чем тот ступил на via illuminativa, тогда, в обледенелых норвежских горах, на распутье зверской жестокости.

Тем не менее в течение этих недель Гест не раз имел дело с Вульфстаном, прежде всего уговаривал архиепископа крестить Пасть, будто нуждался в сообщнике, в таком же верующем против воли, как и сам, вдобавок ему пришлось крепко потрудиться, чтобы Пасть дал согласие креститься. Ведь, судя по всему, Пасть считал это совершенно бессмысленным вмешательством в свое незаслуженное бытие.

Но Гест поставил на своем, и Пасть был крещен по самому простому обряду в ноттингемской церкви Девы Марии, вместе с пятью ближними Эйриковыми людьми, в том числе Дагом сыном Вестейна, так как Эйрик не мог более окружать себя нерешительными и сомневающимися в небесных вопросах, крещение было делом и политическим, и религиозным.

Пасть, правда, отказался творить крестное знамение и упорно не желал прочесть по-латыни Вульфстанову короткую молитву — дескать, Господь все равно его выговор не поймет.

Гест растолковал Вульфстану его тарабарщину, и архиепископ успокоил Пасть словами:

— Господь все слышит. И все видит. И все понимает.

— Нет, — отрезал Пасть, и на сей раз даже Вульфстан понял его.

После обряда Вульфстан отвел Геста в сторону и сказал, что, как он подозревает, за его рвением кроется не только потребность обеспечить этому язычнику Божию милость, но и что-то еще. И Гест, который никогда прежде не исповедался, решил это сделать, только как можно более неофициально и не торжественно, словно никакая это не исповедь, и рассказал о всех смертях, причиной коих стал, не о Транде Ревуне и не об Одде сыне Равна, а о тех, кто вставал на его защиту и кого брал под защиту он сам, упомянул и о том, что сказал Пасти про долг отмщения, стараясь вернуть ему бодрость духа; мысль о мести — вот чем жил Пасть, и для него загадка, что месть одновременно и справедлива и губительна, как чума.

127