Гест подкупил одну из женщин, трудившихся на поварне, про Ари она ничего сказать не могла, зато знала про некоего Рунольва, он ночевал в одном из воинских домов, вместе с восемнадцатью другими дружинниками, кое-что говорило о том, что его держат под надзором, во всяком случае, оружия он не носил и в одиночку нигде не появлялся.
Под покровом темноты Гест обошел вокруг постройки, через новый нужник пробрался внутрь, отыскал в глубине помещения своего друга и сумел растолкать его, не разбудив других. Рунольв закашлялся, захлопал глазами и сперва было просиял, как ребенок, но тотчас отвел взгляд и энергично мотнул головой, когда Гест позвал его выйти из дома, даже попробовал отпихнуть его своими ручищами. Гест знаком показал, что, если Рунольв не выйдет, он учинит скандал. Нехотя Рунольв последовал за ним на улицу, спустился к морю.
Гест спросил, отчего он не сбежал, ведь тут что уйти, что войти проще простого. Рунольв сел на камень, взял палочку, начертил на песке круг, воткнул палочку в центр и пальцем торжественно пихнул себя в грудь: мол, узник он. Потом изобразил лодку и вопросительно взглянул на Геста.
— Нет, — ответил тот. — Я здесь один, и лодки у меня нет. Но где же Ари?
Сперва Рунольв посмотрел на него, спокойно, невозмутимо. Потом перевел взгляд на черную поверхность моря и склонил голову набок.
Гест сглотнул.
— Кто?
Рунольв покачал головой, на сей раз уныло, показывая, что ничего не знает. Гест не поверил. Рунольв снова покачал головой, ничуть не более убедительно, взял палочку, нарисовал двух человечков, одного возле другого, две маленькие фигурки — наверно, сыновей своих изобразил, решил Гест, — и во взгляде его опять возник вопрос.
— У них все хорошо, — сказал Гест, — Торгунна тоже жива-здорова. Но неужели ничего нельзя было сделать?
Рунольв помотал головой.
— Почему же ярл держит тебя под надзором? Не доверяет, что ли?
Рунольв ухмыльнулся, качнулся взад-вперед.
— Боится, что ты станешь мстить за Ари?
И опять Рунольв мотнул головой, еще энергичнее, и показал на человечков на песке.
— Боится, что ты сбежишь домой?
Рунольв кивнул.
— Так что ж ты не сбежишь?
Рунольв приложил руку к сердцу: дескать, он дал обет.
— И все-таки ярл тебе не доверяет? — не отставал Гест, словно не замечая, что Рунольв вконец пал духом и растерялся. — Нет, я ничего не понимаю, ты что, в Англию собираешься?
Рунольв просиял, начертил на песке множество маленьких кружочков, условный знак богатства, сжал кулак, поднес к лицу Геста, медленно разжал руку, показывая, что она совершенно пуста, и стукнул себя в грудь.
— Богатство и почет, — сказал Гест, выхватил у него палочку, быстро нарисовал на песке лодку, резко перечеркнул ее и зашагал прочь.
Рунольв встал, поспешил за ним.
— А как насчет Бога? — с жаром воскликнул Гест, обернувшись.
Рунольв вздрогнул, однако пожал плечами и безучастно перекрестился, явно больше в угоду Гесту, нежели Господу.
Гест молча пошел дальше, миновал становище босяков, углубился в лес. Рунольв следовал за ним. Гест остановился.
— Тебе не пора возвращаться?
Рунольв печально смотрел на него. Гест продолжил путь. Рунольв не отставал. На полдороге к реке Гест еще раз остановился, начался дождь, он замерз как собака, стоять было невмоготу.
— Послушай, Рунольв. Тебе надо вернуться.
На этот раз силач даже головой не покачал, просто пошел за ним дальше, в трех шагах позади. Вот и река, Рунольв сел в лодку, взялся за весла. Гест больше не пытался отослать его, сел на корме, потерянно кивнул в сторону пристани на другом берегу.
— Ари нет в живых, — сказал он.
Рунольв едва заметно кивнул, повернул голову, устремил взгляд на пристань.
— Я знал, — обронил Гест, показывая ему, где надо причалить. — Он так и не успел стать сильным.
В конюшне сидел Кнут священник. Он вскочил, по привычке приложив палец к губам, потом увидал Рунольва и испуганно отпрянул назад.
— Кто это? Он что, будет здесь жить?
Рунольв издал клекочущий звук, тот самый, от которого аж в Свитьоде орлы разлетались. Кнут застонал, схватил Геста за плечо. Гест попросил его успокоиться, сходил за попонами и сказал клирику первым подняться по ступенькам.
Гест сразу же улегся в постель, укрылся одеялом до самого подбородка и зажмурил глаза, но озноб не отпускал. Кнут священник сел рядом, удостоверился, что помирать он не намерен, и проворчал, что Гест не сдержал обещания сидеть дома. Гест сообщил, где был, и добавил, что уговорил Рани переправить его в Исландию, стало быть, вскорости клирик опять сможет жить тихо-спокойно.
Кнут, помолчав, сказал, что это дурной знак.
— Что — дурной знак? — раздраженно спросил Гест.
— Не знаю.
Священник испуганно глянул в темный угол, где Рунольв устраивался на попонах. А Гест потихоньку, однако настойчиво завел речь об Иосифе и его братьях, нараспев, как сам Кнут священник, и заключил рассказ так: лишь тот, кто верен своим родичам и друзьям, идет по стопам Господа и пользуется Его милостью. Кнут долго сидел в раздумье, потом сказал, скорее испуганно, чем возмущенно:
— Этому я никогда тебя не учил.
— Но я именно так понял твой рассказ. Того, кто предает брата своего, ждет вечная погибель.
— Не вечная, — быстро сказал Кнут, — всему есть прощение.
— Но не всем.
— Что ты имеешь в виду? И почему мы об этом говорим?
Но глаза Геста были закрыты. Дрожь унялась, тело понемногу обмякало, он разглядел слуховое окошко, глаз ночи, наступал новый серый день, из угла доносился сиплый храп Рунольва, вперемежку с легкими вздохами Гудлейва.