Стужа - Страница 72

Долина сузилась, лес обернулся зарослями кустарника, им приходилось петлять вокруг огромных каменных глыб, река большей частью мчалась стремительным потоком, оттого и сами они, и лошади покрылись инеем и корочкой льда. Кнут священник обвязал побелевшее лицо платком. Разговаривать он перестал, и Гест сообразил, что надо бы убраться подальше от бушующих водных масс, но, увы, сообразил поздновато, сейчас уже не уйдешь.

Лагерь они разбили на скале, поодаль от реки, и пошли за хворостом для костра. Гест взобрался выше по склону, обозрел залитую лунным светом долину: дальше она раздваивалась, одна ветвь, длинная, широкая, густо-синяя, шла на юг, другая — узкая, черная — тянулась по-прежнему на восток, а у их развилки, где встречались реки, вроде как виднелась усадьба, на пологом склоне к северу от главного русла, но огоньков нет, только извечный голубовато-белый иней под искристым небом.

Вернувшись к стоянке, Гест развел костер, приготовил поесть, соорудил постель из одеял и овчин, а Кнут священник пал на колени, моля Господа защитить их от стужи.

— И помоги нам, Боже милосердный, пройти через горы!

Гест подождал, пока клирик согреется, и тогда только признался, что здешние окрестности не похожи на те места, про которые толковал оппдальский бонд, долина опять раздваивается, а про это речи не было. Зато он приметил дальше впереди усадьбу…

— Усадьбу? — удивился Кнут, он-то ничего не разглядел.

Гест потащил его вверх по склону.

— По-твоему, это усадьба? — недоверчиво спросил клирик.

— Да, — ответил Гест.

— Дыма не видать. Хотя твои глаза позорче моих…

Он сунул Гесту кошелек с серебром. И Гест отправился в путь.

Склон был изрезан ручьями, в большинстве еще не замерзшими, и Гест успел насквозь промокнуть, пока добрался до наружной ограды, перелез через нее и ступил на белый от инея двор. В самом деле — жилой дом, загон для скота с несколькими обледенелыми стогами сена, четыре лошади спокойно жуют, стоя на морозе.

Он несколько раз постучал в дверь, только тогда наконец услышал ответ. Сиречь не ответ, а вопрос, и уже хотел было отозваться, но тут дверь распахнулась, и на пороге возник крупный черномазый мужчина с заспанными глазами — и мечом в левой руке, — который хмуро уставился на него. Гест сказал, что его, мол, зовут Хельги, он слуга клирика, сопровождает оного через горы, и спросил, не укажут ли им дорогу, за хорошую плату.

— Припоздали вы с путешествием, — сказал мужчина.

— Через неделю еще больше припоздаешь, — обронил Гест.

Незнакомец усмехнулся, с удивлением, впустил Геста в дом, закрыл дверь и пригласил его сесть у очага, где поблескивала кучка углей. Гест поблагодарил, прихватил по дороге парочку поленьев и начал раздувать жар, но лишь один уголек налился багрянцем, точно бычий глаз, затрепетал алой рыбкой и брызнул снопом искр. Тут Гест ощутил болезненный пинок под зад, от которого перелетел через очаг и врезался головой в лавку. Двое мужчин, явившиеся невесть откуда, прижали его к полу, надели на ноги цепи. Он закричал, что они совершают большую ошибку, ведь он всего-навсего маленький человек, ярлов трэль, тварь Божия… Но детина, впустивший его в дом, захохотал: дескать, они тут всякого ворья навидались.

— Ты кто такой? — спросил он, велев тем двоим забрать у него оружие и деньги.

Они посадили Геста на лавку, прицепили цепи к кольцу, вделанному в камень под очагом. Главарь открыл кошелек, пересчитал серебро. Двое других сидели у огня, многозначительно и удовлетворенно поглядывая друг на друга, потом принялись швырять в Геста деревянные чурки, оглушительным хохотом встречая его отчаянные попытки уклониться от ударов.

— Богач! — Главарь прищелкнул языком и высыпал серебро в кошелек. — Где своровал?

— Серебро не ворованное. Оно принадлежит Кнуту священнику, клирику Эйрика ярла из Трандхейма.

Одна из чурок угодила ему в лицо, расквасила нос, разбила губу, парни весело заулюлюкали и продолжили свою забаву. Главарь спрятал кошелек за пазуху, сгреб Геста за грудки, поднял повыше, насколько позволяли цепи, всмотрелся в разбитое лицо, словно выискивая какой-то секрет.

— Ты сюда не пешком добрался, — произнес он. — Где твой конь и снаряжение?

Гест рассказал.

— Там вы и священника найдете, — добавил он. — Он подтвердит, что я говорил чистую правду.

Главарь недовольно заворчал, отпустил его, сделал знак остальным, те быстро оделись и ушли. Гест закрыл глаза, вернее, веки сами опустились, но даже оклематься не успел — отворилась другая дверь, вошла старуха в сером платье, прищурясь, глянула на очаг и спросила, что тут за шум.

— Иди спать! — гаркнул главарь.

Но старуха заметила Геста:

— Это ж ребенок совсем.

— Ворюга он! Иди спать!

Гест смочил губы кровью, объяснил, зачем он здесь, но не понял, произвело ли это на нее хоть какое-то впечатление.

Она открыла матерчатую сумку, достала грязный лоскут, принесла миску с водой и принялась смывать кровь с его лица. Гест заметил, что на морщинистой ее шее болтается серебряный крест с мелкими красными камешками, похожими на мороженую бруснику или на слезы, что Сын человеческий пролил над заблудшими мира сего.

— Мы посланы Богом, — внезапно сказал он. — Бог желает, чтоб вы нам помогли.

Она велела ему замолчать, продолжая оттирать кровь. Главарь тем временем сел, вытащил откуда-то маленький деревянный бочоночек, положил его на колени. Снаружи донесся шум, дверь открылась, в комнату, пошатываясь, ввалился Кнут священник, в волосах и бороде у него белел иней, за спиной — те двое парней, тут только Гест смекнул, что все трое — родные братья. Старший встал, неодобрительно глядя на клирика.